Когда в очередном фантастическом романе Сергея Лукьяненко описывается альтернативный Земле нашего времени компактный по населению, довольно бедный и суровый патриархальный "жюльверновский" (сравнение из книги) мир, то обсуждается возможность бегства в этот мир с нашей планеты. Среди причин исхода из развитых стран — коррупции, экологических бедствий, войн и кризисов, преступности и прочих бед — называется и "толерантность"...
Я сразу задал себе вопрос: подача популярным автором терпимости как социального зла первого ранга — это еще одна капля яда в души, еще один обойный гвоздик в креп, покрывающий гроб русской гуманистической традиции, или попытка найти ключик к сердцу тех, кого уже убедили, что надо показать всем этим меньшинствам их место. Возможно, не слишком задумываясь, как бы выглядел современный западный мир, если бы в нем сохранялась нетерпимость на уровне 20-30 годов. Если немного отвлечься в сторону, то упоминание Жюля Верна в этом контексте логично. Как известно, он, рьяный французский патриот, по происхождению поляк Ольховски, в отличие от другого известнейшего французского писателя итальянского происхождения Эмиля Золя, поддерживал клеветническое обвинение в отношении капитана Дрейфуса (сфабрикованное на волне антисемитских настроений обвинение французского офицера-еврея в шпионаже в пользу Германии — прим. Каспаров.Ru). Скорее всего, дело тут было не в сложной традиции польско-еврейских отношений, но в убеждении, что настоящий патриот всегда должен поддерживать армию, а также патриотическую общественность и патриотический суд. Безо всякой там толерантности. Стоит напомнить, каким крахом для консервативных и католических кругов Франции завершилось дело Дрейфуса. Дело завершилось полным отделением церкви от государства, а аристократии — от командования армией и влияния на общественное мнение. Свою скромную лепту в этот коллапс французского национал-патриотизма внес и последовательный борец с толерастами — всемирно прославленный писатель-фантаст Жюль Верн.
Но вернемся в наши дни. Не очень внимательно, но я стараюсь отслеживать наиболее яркие антитолерастские выступления кумиров праволиберальных умов. Типа Юлии Латыниной и Михаила Веллера. Повышая свою читательскую, скажем так, "капитализацию" (это уже иной градус популярности) в протестных кругах резкой критикой коррупции и разложения государства в условиях путинизма, они с заставляющей себя уважать настойчивостью раз за разом проповедуют принципиально антидемократические взгляды. Особенно меня поразили недавний совет Веллера применять в борьбе с терроризмом метод коллективного наказания (вроде мы с ними, как и они с нами, — вот, дескать, единственный успешный метод, хотя все помнят, насколько результативны были уничтожения "партизанских деревень") и его приравнивание гей-активизма к фашизму. В последнем случае была даже поддержка гомофобии путинского режима как наименьшего зла — перед лицом "гомофашизма". Аргументация Веллера проста и легкопредсказуема — падение морали угрожает цивилизации, а однополая любовь бьет по демографии противостоящих варварству западных стран. Спорить с доводами Веллера скучно. Как общеизвестно, греческая, римская, арабская, китайская и японская цивилизации шли от победы к победе в условиях самой шокирующей современного европейца институализированной педофилии. Как и Московское царство при Иване Третьем. Никакими полицейскими репрессиями гея делать детей заставить нельзя (можно принудить к заключению фиктивного брака), а легализация однополых браков увеличивает число семей, усыновляющих детдомовцев.
Только для дикарско-фашистских мозгов участь мальчика, которого насилуют старшие в интернате, а затем — и более отмороженные юные уголовники (у бывшего детдомовца вероятность попасть в колонию уже полвека составляет порядка 50%), завидней, чем участь ребенка, озабоченного тем, что его интеллигентная семья — это два папы или две мамы.
На фоне этого пещерного уровня инициативы Юлии Латыниной по ограничению избирательных прав малоимущих, инициативы — в том числе Михаила Прохорова — по отмене национальных республик в составе Российской Федерации или превращению этих республик в заповедники, откуда затруднен выход на остальную территорию, смотрятся даже почти цивилизованно.
Но у меня простой вопрос, как в старом анекдоте про поиск логики: а зачем эти идеи с таким упорством вносятся в либерально-оппозиционные массы? Идеологи приводимых выше праворадикальных рецептов все-таки должны считаться с возможностью их реализации. Очевидно, что правоконсервативный путинизм на реализацию этих слишком революционных инициатив не решится никогда. Сменит путинизм либо "народный" режим в результате победы протестного движения, либо силовая хунта. Демократический режим, конечно, можно будет раскачать на гомофобию, но на лишение гражданских прав половины своей социальной базы — это вряд ли. Хунта тоже будет скорее грешить популизмом, чем элитизмом. Путинизм — это вообще, видимо, последний период в отечественной истории с таким демонстративным доминированием элит и их клановых интересов. Вышвыривая демократию в дверь, диктатуры часто смиряются с ее возвращением в окно и стараются не идти открыто против интересов многочисленных социальных групп. Поэтому ни от демократии, ни от хунты законодательной дискриминации бедняков и сегрегации мусульман и кавказцев ждать бесполезно. Силовые хунты, как правило, предпочитают "плебисцитарную демократию", когда всеобщее голосование становится публичным ритуалом изъявления лояльности и как бы подтверждением личной унии с диктатором.
Правой буржуазной диктатуры модернизации столыпинского или пиночетовского типа в России ждать бесполезно. Еще 18 лет назад, когда в солидно-буржуазной среде жадно мечтали о превращении Ельцина в Пиночета и, например, на Ирину Хакамаду, замутившую свой избирательный блок, подозрительно косились коллеги по "Круглому столу бизнес-России" (кому нужны эти выборы вообще!), мне приходилось печатно убеждать в идиотизме таких планов. Пробуржуазный полицейский режим, писал я, бывает только в странах, где силовики либо рекрутируются из сословия свободных собственников: младшие дети олигархов — элитарные офицерские училища, младшие дети мелкой буржуазии — в полицейские и сержантские школы, и, напротив, отставные вояки и полицейские чины мечтают открыть свое дело, купить ферму, автомастерскую, открыть кабачок... В странах с "феодальным" отношением к буржуазной собственности силовики, получив власть, не ограниченную ни судом, ни парламентом, просто начинают захватывать собственность или создавать свой монопольный бизнес. И вместо класса рьяных защитников "священной частной собственности" мы получаем "опричников", грабящих и обкладывающих предпринимателей данью.
Поэтому предлагать оппозиционно настроенным либералам мечтать о "диктатуре среднего класса" — это просто сознательно раскалывать протестное движение, обрубать ему все возможности для расширения социальной базы.
То же самое относится к антикавказским и антимусульманским проектам. Их провозглашение лишь толкает миллионы человек в сторону путинизма — как наименьшего зла. А ведь эти люди не меньше устали от бесправия и бедности, чем жители "ядерновой России". Но им не только не протягивают руку — их осыпают оскорблениями и угрозами лишить даже того копеечного набора прав, которые им подарили за отказ "брать суверенитета, сколько унесете"...
Если бы я был параноиком и сторонником теории заговора, я бы решил, что призывы из правооппозиционного лагеря дискриминировать бедняков, геев и мусульман — результат блестящей "операции прикрытия", тонко проведенная руками своей агентуры влияния идеологическая диверсия Кремля. Но я убежден, что секрет вовсе не в этом. Просто желание пропагандировать свои экзотические взгляды — и этим раскалывать оппозицию — у некоторых пересиливает желание сменить еженедельно поносимый режим.
Просто очень хочется жить в альтернативном мире, где по волшебству власти реализуют любимые идеологом концепции. Очень-очень хочется. И плевать на остальное.
Это модель поведения растлителя. Он старательно обхаживает подростка. И его похоть сильнее всего — и осознания последствий от удара по психике для объекта его вожделения, и понимания почти неизбежного разоблачения, потери репутации, превращения в жертву шантажа, да и просто ареста, бесславного суда и очень горькой участи во время отсидки. Поэтому, скорее всего, внушая протестному движению, скажем мягко, фашизоидные идеи, его растлевают не из стремления оседлать, прорваться на его волне к власти и богатству, а, так сказать, бескорыстно — из любви к искусству. Не думая, что этим ежедневно его губят.
