В субботу я был на дне рождения, который с 7 октября 2006-го стал днем памяти. Еще одним. Сильный ветер на Триумфальной площади. Мерзнущие постоянные участники (тех, кто пришел туда по долгу службы, я не считаю). Сюда пришли люди, помнящие удивительную женщину, которая умела бороться и боролась.
Мы не были знакомы лично. Не знаю, слышала ли Анна Степановна обо мне, но я слышал о ней много. Она никогда не была поклонницей нацболов, о чем неоднократно писала. Просто она была честна, честна до конца. И если свобода, то для всех, без дискриминации, без деления на "ваших" и "наших".
Меня поразили слова Политковской, пересказанные мне через год после смерти журналистки ее соратницей и одной из лучших подруг Оксаной Челышевой, о моих друзьях, "декабристах", которых судили в то время: "У нацболов никого нет, кроме меня. Вступиться за них больше некому. Я обязана ехать на процесс". И она присутствовала на процессах. И защищала людей, к которым относилась, мягко говоря, без особых симпатий.
Не умеющая интриговать и искать в чем-то выгоду, она поступала честно и говорила правду и ничего, кроме правды. Поэтому Анну Степановну и боялись. Правду в России всегда было опасно говорить. И тем, кто это делал, приходилось нелегко.
Это я и сказал в 2004 году перед вынесением приговора в своем "последнем" слове: "Мы честны вслух. И потому опасны. Мы очень опасны! Прокуратура, забыв про насильников и убийц, кинулась склеивать чужую ложь своей ложью. Результат сшили белыми нитками и запросили пять лет, открыв глаза тем, кто еще сомневался в том, что мы живем в полицейском государстве, которое воюет с собственным народом — и только! Но мы — не рабы, мы другие. Мы живем, мы думаем и любим по-другому! Даже понятие о Чести у нас разное. Это для власти страшнее всего".
Тогда, сидя в клетке Тверского суда, я думал: кто следующий сядет? На днях я спрашивал себя: кого следующего застрелят?
Я долго размышлял, что проще: каменный мешок или могила? Сейчас понял. В мешке тяжелее, но оттуда есть выход. Там могут легко убить, но есть шанс. Из могилы выхода нет... Политковская уже никогда не поможет ни жертвам Норд-Оста, ни матерям Беслана, ни нам, нацболам.
Эти строки я написал в субботу, когда пришел с митинга памяти Анны Политковской. А на следующий день я узнал о гибели Магомеда Евлоева. Жутко осознавать, что в нашей стране не нужно быть пророком, чтобы прогнозировать заключение или гибель очередного оппозиционера.
При этом сама формулировка "непроизвольный выстрел" не просто удивляет, а восхищает своей невозмутимой наглостью. В МВД что, дети служат, которые оружие только по телеку раньше и видели? Неужели они совсем не умеют с ним обращаться? Такие вопросы мог бы задать житель какого-нибудь Осло. У нас на родине такой вопрос не придет в голову никому.
Все сымитируют удивление, потом расследование, затем объяснение. Даже, может, кого посадят на время, выпустив затем из зала суда. Но всем все будет ясно. От начала и до конца. Что произошло и почему.
Жутко узнавать в этом "монстре" страну, где ты родился. То, что, по идее, нужно называть Родиной. Но она мне напоминает пьяную, изъеденную вшами, клещами и другими паразитами бомжиху. У которой на коже не осталось живого места.
Это та самая Родина, о которой пел Шевчук, называя ее спящей красавицей. Мне пришлось все испытать на себе. И черные фары, и крики, и наручники, и порванный рот... По-прежнему работающие на деньги налогоплательщиков менты непроизвольно, невзначай расстреливают своих граждан. Без суда и следствия. Любить такую Родину с каждым годом все труднее.
После приговора "декабристам", в конце 2005 года Политковская писала в Новой газете: "В стране появились политические заключенные? Безусловно".
А что безусловно сегодня? Спустя три года после написания Политковской этих строк, спустя двенадцать лет после введения моратория на смертную казнь рост числа политзаключенных уже никого не удивляет.
Теперь можно смело сказать, что у нас появились приговоренные к расстрелу и казненные. Безусловно!
Вы можете оставить свои комментарии здесь
